"Seff, или в простонародье "сосун", "головоножка". Тварь низшего порядка, вымирающий вид. Внешность имеет прескверную: человечья голова (чаще женская), с восемью паучьим ногами. Питается исключительно мозговым сиропом, высосанным из черепов умалишенных. Не агрессивна, на здоровых не нападает. Поскольку лапки ее чувствительны к соли, достаточно просто осыпать ею проход, чтобы тварь в дома не заползала. Боится света и огня.
Рекомендации по уничтожению: сжечь".
Большая Энциклопедия Серого Ордена, том 2
Глава I. Дикая Пуща.
Она видела все столь явственно, будто была там. Парила, где-то сверху, безмолвно наблюдая за развернувшейся внизу возней. Глядела на лабиринты высоких домов, что заперли в своих стенах маленького человечка.
Он бежал.
Задыхался, и спотыкался с каждым новым вдохом выдавая стон. Припадал к стенам, оставляя на них багровые разводы - кровь.
Человечек упал, рассадив колени. Пару раз обернулся в ужасе, и Агнесса смогла хорошо разглядеть его лицо: маленькие, старческие глазки, мутно-синие, обвисшие щеки и редкие волосы. Возможно, этот старик мог показаться милым или даже очаровательным, если бы не гримасса ужаса, уродующая его лицо. Он облизал дряблые губы, размазав по ним кровавое пятнышко. С трудом поднялся, пару раз звякнув - на нем были доспехи, едва ли подходящие ему по размеру, - и побежал дальше.
Поворот, за ним еще один. Прижался к дверям в воротах, и позволил им распахнуться под собственным весом. Выпал во двор.
- Хех... хто нибудь... - одними губами прошептал он, оглядывая закоулок. Глазки, блестящие от слез, цеплялись за любой силуэт и очертания, - Хей!..
Он попытался крикнуть, но получился лишь шопот: в паре метров от него, бесстыдная парочка была целиком поглощена друг другом. Крупный мужчина довольно окал, грязными руками лапая девицу за дебелые бедра, а та в ответ похотливо хохотала, пухлой ручкой пытаясь забраться в штаны ухажера.
- Хей! - уже более звучно выдал старик, - Помо-...
Толстая веревка, накинутая сзади, не позволила вырваться из горла и звуку.
- Тише, капитан, - приятный мужской голос у самого уха. Возникшая рядом тень резко подалась назад, волоча за собой слабо сопротивляющегося человечка, - Я думал, ваша задача оберегать покой простых граждан, а не нарушать его...
Мелодичный баритон, исходящий от черной тени в глубоком капюшоне, не скрывал ехидства. Обладатель голоса будто и не чувствовал сопротивления - с неизменной легкостью тащил хрипящего старика по закоулкам, старательно выискивая самый темный. В какой-то момент, старик дернулся, с несвойственной ему ловкостью, и вырвался из цепких рук похитителя.
- Капит-а-ан!.. - недовольно протянула тень, прогулочным шагом двинувшись за уползающим человечком, - Игра окончена, нужно уметь признавать поражение!..
- Нет... нет... - старик, царапая пальцы и вырывая ногти, полз по каменной мостовой, - ...это не конец... на мое место придет другой... тебя снова найдут... ты не скроешься...
- Довольно!.. - тень ударом сапога уронила старика на брюхо, - Мне становится скучно. О, а вот это ты зря...
Прежде чем капитан дрожащими руками влил в свой окровавленный рот содержимое небольшого пузырька, тень ногой ударила по его донышку, заставив бутыль почти целиком войти в глотку.
- Вы продолжаете глупить, ичку нельзя пить в таких количествах!..
Старик хотел что-то сказать, выдав невнятный стон, но тень уже потеряла всякий интерес к его словам. Сапог продолжал вдавливать бутыль в глотку, пока та со звоном не хрустнула. Пузырящаяся кровь вместе с пеной пошла изо рта, и мужичок забился в жутких судорогах. Агнесса видела его глаза, остекленевшие от ужаса. Она видела в них отражение мрака, что таился под проклятым капюшоном...
- Seha Derrum... - торжественно произнес голос, и живот девушки пронзила боль...
***
Она едва успела, прежде чем перейти ту грань, после которой падение неизбежно. Тонкими пальчиками вцепившись в седло, подтянулась и уселась удобнее. Очертания знакомого тракта вернули ее в реальность.
Дикая пуща, дорога ведущая на юг. Ее сюда отправили с миссией, которую она едва ли желала выполнять...
***
- Нужно просто успокоить крестьян, - брат Джедок, ее куратор и наставник, сидел напротив, перебирая пергамент, - Староста Нимул вновь просит помощи инквизиции. Как ты помнишь, это его любимое занятие за последние два года. Десять ложных вызовов, два из которых связаны с изменами его женушки...
Староста Нимул. Тот еще сумасброд. Под его началом находились три небольшие деревни, принадлежавшие лорду Де Зомму. Фридрих Де Зомм не жаловал инквизицию, и оттого, каждый приезд Серого Ордена в его земли сопровождался скандалом, и едва ли не внедрением военного положения. По заявлению лорда, инквизиция (а стало быть, и Бог), не имеют прав на его землях, пока в их руках нет соответствующих бумаг из Батингофа, подписанных самим Архиепископом.
Поскольку Архиепископу нет дел до измен жены Нимула, само собой, провинциальные органы подобных бумаг не получали. И тут Орден вставал перед нелегким выбором: ослушаться приказа лорда, или же бросить крестьян на произвол судьбы, позволив тьме вступить в свои права. Кодекс же, на этот счёт имел вполне однозначный пункт, утверждавший, что никому не должно быть отказано в помощи. А это значит, инквизиция обязана реагировать на каждую просьбу, насколько бы нелепой она не была...
- В этот раз, Нимул утверждает, что у них появился Сосун. И якобы не просто Сосун, а его мутировавшая форма. Если обычный просто вытягивал мозги у сумасшедших, то этот, якобы изголодав в конец, стал самостоятельно доводить людей до помешательства, чтобы как следует, цитирую: "их мозги разжижить, а затем, стал быть, без труда отсосить"...
Джедок оторвал взор от пергамента, и уставился на Агнессу. По его лицу было видно, насколько он верит в увещевания старого Нимула.
- Я бы поверил в то, что у них там и вправду Сосун, если бы Нимул, наконец, сам стал его жертвой...
Мужчина тяжко вздохнул, и поставил печать на каком-то документе.
- Сделаем так, сестра. У меня каждый ликвидатор на счету, сама знаешь, на границе не спокойно, и в Тарствуде очередная эпидемия... Ты и так едва уже на ногах держишься. Отправлю тебя одну, в Дикую Пущу. Не думаю, что Сосун там есть, а если и есть, то для тебя это как орешки... Отдохнешь, отоспишься. По возвращению отправлю в Тарствуд, нечистых косить, а пока соберись с силами. И это... если это опять идеи Нимула... пригрози ему обвинением в ереси. Хватит с нас уже.
***
Дипломатическая миссия. Брат Джедок так ее назвал. Сказал отоспись, но куда уж там?.. Три дня в пути, и зад уже не чувствует даже, на чем сидит. Вчера вечером, Агнессе посчастливилось встретить крестьян на пожне. Позволили отоспаться в стогу, а на утро проводить до Гленки - их деревни, а так же пункта назначения сестры. Но никто с вечера не предупредил, что крестьянское утро начинается задолго до первых петухов...
Звонко постукивая копытами по грунту, лошадка упрямо шла следом за телегой с сеном, на которой дремали крестьянские ребятишки. Осень скоро придет в Дикую Пущу, а из-за постоянных дождей, уборка затянулась аж до самого края лета. Любые руки были на вес золота. Как детские, так и инквизиторские. Агнесса и сама не заметила, как была поставлена топтать сено на телеге, а затем еще назначена замыкающей в цепочке. Ей даже предложили работенку в Гленке. Помочь с уборкой, за крышу над головой, да горячий обед.
"Ты я гляжу ловка, девка-то", - ухмылялся в усы старый скотовод. - "У нас на такие ножки сейчас большой спрос, пока сено убираем. Коль будет время свободное, заходи, работа всегда найдется...".
Дед этот был главой семьи. Звать его так просил: Дед. У Деда было три дочери, оттого к Агнессе он сразу проникся отеческой симпатией. Две старшие, уже замужние, имели по два ребенка. Один из них присутствовал на уборке. Именно у него Агнесса отняла работу, после того как Дед пообещал тому за такое топтание ноги поотрывать. Так же убирать сено вызвались мужья дочерей, и старый деревенский алкоголик, которому не много и надо было, за свою работу. Второй девушкой, не считая Агнессы, была Талька, младшая дочь Деда. Девочке было чуть больше десяти лет, но трудится она не боялась. Сил у малышки было много, и в конце рабочего дня, она даже находила в себе силы станцевать под хлопки уставших мужчин.
Тихо покачиваясь на сене, Талька сладко спала, прижавшись к Фоме - своему племяннику, что на пару лет был старше девочки. Их мирные лица не могли не вызывать укол зависти. Окутанные сеном и одеялами, они не замечали рассветного холода, стремившегося забраться под одежду.
Агнесса
Чужой страх. Чужая боль. Липкий ужас, пробирающий до самых костей и еще дальше – к тому тонкому полотну, что называют душой. Вгрызается, коверкая оболочку. Царапая само естество.
Она была там.
В замкнутых стенах сведенных домов. Многочисленные окна которых смотрели безлико и безучастно на разворачивающуюся под их брюхом трагедию.
Она видела.
Как бежит он, падая, спотыкаясь, цепляясь дряблыми пальцами за свою драгоценную жизнь, как за высший дар Спасителя. Успеть. Найти людей. Найти помощь.
Она чувствовала.
Как сжала удавка горло, как раздался у самого уха мелодичный бархатный голос. Такому песни бы петь, а не людей низвергать, вдавливая в глотку раздробленное стекло.
Боль.
Что может быть слаще ее? Что может быть губительней? Агония, выедающая разум, разбивающая концентрацию, отравляющая сердце. Неверно бьется оно. Царапают ногти камень. И теплая кровь становится единственной краской этого черствого мира. Алый цвет. Цвет начала. Цвет конца.
Рывок.
***
Судорогой сведенные пальцы на луке седла. Яркое пятно перед глазами, постепенно обретающее очертания мира. Мира настоящего и неспешно протекающего мимо, по обе стороны от протоптанной дороги. Еще бы чуть-чуть и поцеловала бы сестра Агнесса землю родимую, отдавая ей вместе с неподобающими священнослужителя проклятиями злое шипение.
Обошлось.
Выпрямилась в седле, выгнулась дугой в одну сторону, потом в другую, устраиваясь удобнее и стараясь не растерять горделивого вида. Хотя куда ж уж было терять-то. Последние дни не оставили на ней живого места, особенно проехавшись телегой по мягкому. Смысл от наличия седла стал забываться, как и ощущение оного под своим не таким уж внушительным весом. Казенная лошадка вяло волочила ноги, видимо, не особо радуясь наличию ездока, который болтается на ней, имитируя безвольный мешок песка. Нет, Агнесса была неплохой наездницей. Первые несколько часов. После них энтузиазм ее стремительно близился к роковой отметке, заставляя нервно елозить и ненавидеть все вокруг.
Но ей повезло – Жвальера была лошадью не просто терпеливой, но чудесно апатичной. И за несколько дней тесного знакомства с ней, Агнесса утвердилась в мысли, что душа ее случайным образом переродилась в лошади, хоть принадлежала корове. Разогнать ее до рыси было делом непростым, и сестра с куда большим рвением и удовольствием занялась бы избиением нежити, чем длительными и нудными уговорами, заканчивающимися по обычаю злобным криком на несколько верст: «тупая скотина!». Кроме всего прочего, эта зверюга умудрялась потреблять пищу прямо на ходу, набивая себе брюхо и исторгая зеленоватую малоприятную пену. А ела она все, до чего могла дотянуться. Начиная от молоденьких побегов травы, заканчивая неосмотрительно развешанным крестьянами бельем.
К некоторому компромиссу им прийти все же удалось. Агнесса торжественно переименовала кобылу в Жваль, а сама кобыла научилась двигаться в нужном временной хозяйке направлении. Пусть и не спешно, но уже хоть что-то.
Потирая саднящие… бедра, девушка бросила тоскливый взгляд на уютно дремлющую Тальку, с которой охотно поменялась бы местами. Меньше чем за сутки злобно-добродушные крестьяне умудрились ухайдохать священнослужительницу так, как не всякой нечисти за бой удавалось. Отказываться от помощи было бы не вежливо, но выбора проявить неуважение ей и не предоставили. Хорошо хоть рядом с лошадями в телегу не запрягли.
Но и такой компании Несса была искренне рада. Звонкие голоса детей, их незамысловатое любопытство, чистые взгляды – все это внушало ощущение покоя и дома.
Дом…
Сгоревший до последней балки. До обглоданного кирпича. С кровавыми тряпочками изуродованных тел и полопавшихся лиц. С черной мумией и рассыпанной крошкой грез. С…
Агнесса мотнула головой и зло нахмурилась.
Прошло так много времени. Давно началась другая жизнь. Прежнее имя практически забылось, прогорев до последней буквы. Но сколько бы она не пыталась – воспоминания терзают и не дают покоя.
У нее теперь новый дом. И новая семья. Отец - Единый Всеспаситель.
- Будь со мной, Отче, - едва слышный шепот шелкового, мелодичного голоса. – Не оставь в час темный, да в годину светлую. Будь со мной.
Обращаться к Каэллу лишь в моменты горя да крайней нужды Агнесса считала несправедливым и несколько лицемерным. Почему-то о Едином в мгновения полного счастья не вспоминали, да благодарить за покой не спешили. Покоя в жизни Нессы было дефицитно мало, может от того она не гнушалась обращаться к своему Богу даже в такие минуты сравнительно… неплохой жизни.
Вздохнув, сестра осмотрелась по сторонам, пытаясь в монотонном пейзаже захолустной глуши уловить хоть что-то интересное. Впрочем, ждать что из куста выпадет тот самый сосун было бы глупо. Да и вообще ждать, что он хоть откуда-нибудь выпадет и как-то себя проявит.
Отдых, как же.
Староста Нимул рисковал встретиться с крайне раздраженной и вспыльчивой уничтожительницей нечисти, которая уже размышляла как бы в Большую Энциклопедию Серого Ордена (далее – БЭСО) вписать еще одну разновидность тварей (прости, Создатель). А именно – тщедушного чванливого представителя прямоходящего позвоночного (под вопросом), в дальнейшем именуемого – Нимул.
Размышления о том, к какому именно порядку (низшему или все же среднему) его занести к добру привести не могли, посему сестра Агнесса решила воспользоваться случаем попытать своих мучителей.
- Дед, - уважительно обратилась она к главному экзекутору, подгоняя пятками Жвальку поближе, - а скажи-ка, у вас в Гленках погань всякая не объявилась случайно?
DungeonMaster
- Погань?! - воскликнул дед, явив миру два карих глаза из под кустистых бровей. Однако, тут же весь запал погас, и он безразлично уставился на дорогу, пожевывая веточку можжевельника.
Молчание длилось достаточно, чтобы Агнесса решила, что дед уже и забыл про вопрос. Однако в момент, когда она уже собиралась что-либо добавить, дед начал:
- Бывало, да.
Он вновь умолк, молча перебирая поводья. Телега пару раз крякнула на кочках, после чего сознание вновь вернулось к старику:
- Двадцать годов тому взад, бывала у нас тут княжна-кровососка. Де Зоммская. А еще волка видели громадного, в Кенозерских лесах. Да... Лет десять назад, тут пара детишек утонула, в одну недельку. Говорили, водянка их утащила. Мы ж сразу за княжьими богатырями, а те нас на смех. Они-т молодцы неплохие, хорошо нас стерегут, получша всякой инкузиции. Да вот, на такие смерти сквозь пальцы смотрят. Хм... бывала у нас тут ведьма. Ищо раньше, чем дети тонуть начали. Муж ее поколачивал сильно, она все к Нимулу бегала, защиты просила...
- Хех, не допросилась! - встрял в разговор алкоголик, уже давно уши развесивший. Говор его и хоть и был кривоват, однако ж поживее шел, нежели у деда.
- Наш Нимул то, сам свою жинку плетью хлещет, эт все знают! Как услыхал, что ведьма защиты просит, как ударит ей по хребтине: ты грит, вместо того, чтоб на мужа злоустить, за юбкой б своей следила как следует! Она баба то недурна была, эт все видали. Будь моей, я б сам ее хлестал, чтоб знала, чей очаг сторожить следует. Тык вот, ходила в слезах, да синющая, и как-то разом в постель скакнула к приезжему. Ясно зачем: чтоб увез ее, из дому. А тот попользовал девицу мальца, да на смех поднял, прям у деревенских ворот: мол, куда ты мне, у меня и так полон дом ртов!.. Эх... А! Почем ей ведьмой то кликать стали! Судил ее Нимул, на площади-то. За измену мужу, закидать камнями велел. Мы там все ее камешками попотчивали. А она не кричит, и даже не стонет. Хохочет, ак безумная. Пеной кровавой изо рта хлещет, грит: "Возьми мою кровь, возьми мое тело!". Мы ее камнями, а она все как безумная, возьми, мол, кровь да тело. Возьми. А там камень хорошо ей в голову пришел, она и обмякла неживая. Но не эт чудное самое. Висело ее тело три дня, как Нимул велел. Не сжигали, чтоб жинки наши как следует на изменницу налюбовались. Тык вот, я лично на третий-то день, пошел ее со столба снимать...
Алкоголик подвинул лицо ближе к Агнессе, обдав ту зубной гнилью и перегаром:
- А ей кто-т голову снял! Так и сожгли, безголовую. Думали сначала, что муж башку в дом к себе упер. Мол, чтоб поговорить был с кем. Он же потом совсем безумить начал. Кричал на кого-то, бегал по двору голозадый. На днях, он, приставился. Мы его дуркой кликали, смешной такой был. Вечно глупость орал.
Дед фыркнул с отвращением:
- От тоже, воняет уже пятый день! Нимул его сжигать не велел, мол чтоб инкузиция на тело поглядела. Воронья налетело, боже упаси. От мух вся деревня гудит.
- Ага, инкузиция поглядит, как же! - поддакнул алкоголик, - Наш Де Зомм этих прохвостов так прост сюда не пустит. Опосля того, что они с его княжной и дитяком сделали. Мы ведь, любили княжку-то. Кирару. Говорят, донесли на нее, мол колдунством занимается. Приехали, фраера. Она тогды на сносях была, первенца княжьего под сердцем носила. Говорят, почуяв псов Серых, едва родивши, в лес кинулась. С ребенком на руках. Боялась, видать, что колдунского выродка к ней на костер кинут. По слухам, с голоду сожрала ребенка в итоге, а саму ее волки подрали.
- Тьфу, ж ты! Чертятину гонишь! Не так все было. В живых ребенок остался. Не помнишь ни хрена чтоли? Детей утонувших помнишь? Среди них он был, говорят. Она ребенка в лес далеко затащила, да. Его там инкузиторы и нашли. Лежал, в одеяльца завёрнутый а вокруг следы волчьи, да кровь. Вернули ребенка князю. Он грят, там шесть лет пожил, а потом утонул. Нимул опять инкузиторов позвал. Те приехали, помню, все Кенозеро прошерстили. Ни следа падали не нашли. Но когда уезжали князь велел больше этих прохвостов ни за кой в деревни не пускать. Набычился, мол не нашли убивцев ребенка.
- А я слыхал, там дело в другом было... - подал голос молчавших до этого зять, - Детей этих княжий сын топил. Я тогда мелким был, но помню. Когда дети пропадать начали, мы с парнями на смелость играть начали. Кто не боится к озеру подходить...
- Дураки!
- Не спорю... Княжему тогда было десять, не шесть. С нами игрался, его кормилица с Гленок была. Тоже пошел, на храбрость. Заночевали втроем. Говорят, под утро лишь его нашли, мокрого... Когда инквизиции об этом рассказали, их капитан вспомнил о княжне. Решили, что гнусная кровь, по наследству ходит. И забрали его...
- И че, помогло?..
- Ну да... Сам же на днях купался в том озере. Ничто там больше не юлозит...
Рекомендации по уничтожению: сжечь".
Большая Энциклопедия Серого Ордена, том 2
Глава I. Дикая Пуща.
Она видела все столь явственно, будто была там. Парила, где-то сверху, безмолвно наблюдая за развернувшейся внизу возней. Глядела на лабиринты высоких домов, что заперли в своих стенах маленького человечка.
Он бежал.
Задыхался, и спотыкался с каждым новым вдохом выдавая стон. Припадал к стенам, оставляя на них багровые разводы - кровь.
Человечек упал, рассадив колени. Пару раз обернулся в ужасе, и Агнесса смогла хорошо разглядеть его лицо: маленькие, старческие глазки, мутно-синие, обвисшие щеки и редкие волосы. Возможно, этот старик мог показаться милым или даже очаровательным, если бы не гримасса ужаса, уродующая его лицо. Он облизал дряблые губы, размазав по ним кровавое пятнышко. С трудом поднялся, пару раз звякнув - на нем были доспехи, едва ли подходящие ему по размеру, - и побежал дальше.
Поворот, за ним еще один. Прижался к дверям в воротах, и позволил им распахнуться под собственным весом. Выпал во двор.
- Хех... хто нибудь... - одними губами прошептал он, оглядывая закоулок. Глазки, блестящие от слез, цеплялись за любой силуэт и очертания, - Хей!..
Он попытался крикнуть, но получился лишь шопот: в паре метров от него, бесстыдная парочка была целиком поглощена друг другом. Крупный мужчина довольно окал, грязными руками лапая девицу за дебелые бедра, а та в ответ похотливо хохотала, пухлой ручкой пытаясь забраться в штаны ухажера.
- Хей! - уже более звучно выдал старик, - Помо-...
Толстая веревка, накинутая сзади, не позволила вырваться из горла и звуку.
- Тише, капитан, - приятный мужской голос у самого уха. Возникшая рядом тень резко подалась назад, волоча за собой слабо сопротивляющегося человечка, - Я думал, ваша задача оберегать покой простых граждан, а не нарушать его...
Мелодичный баритон, исходящий от черной тени в глубоком капюшоне, не скрывал ехидства. Обладатель голоса будто и не чувствовал сопротивления - с неизменной легкостью тащил хрипящего старика по закоулкам, старательно выискивая самый темный. В какой-то момент, старик дернулся, с несвойственной ему ловкостью, и вырвался из цепких рук похитителя.
- Капит-а-ан!.. - недовольно протянула тень, прогулочным шагом двинувшись за уползающим человечком, - Игра окончена, нужно уметь признавать поражение!..
- Нет... нет... - старик, царапая пальцы и вырывая ногти, полз по каменной мостовой, - ...это не конец... на мое место придет другой... тебя снова найдут... ты не скроешься...
- Довольно!.. - тень ударом сапога уронила старика на брюхо, - Мне становится скучно. О, а вот это ты зря...
Прежде чем капитан дрожащими руками влил в свой окровавленный рот содержимое небольшого пузырька, тень ногой ударила по его донышку, заставив бутыль почти целиком войти в глотку.
- Вы продолжаете глупить, ичку нельзя пить в таких количествах!..
Старик хотел что-то сказать, выдав невнятный стон, но тень уже потеряла всякий интерес к его словам. Сапог продолжал вдавливать бутыль в глотку, пока та со звоном не хрустнула. Пузырящаяся кровь вместе с пеной пошла изо рта, и мужичок забился в жутких судорогах. Агнесса видела его глаза, остекленевшие от ужаса. Она видела в них отражение мрака, что таился под проклятым капюшоном...
- Seha Derrum... - торжественно произнес голос, и живот девушки пронзила боль...
***
Она едва успела, прежде чем перейти ту грань, после которой падение неизбежно. Тонкими пальчиками вцепившись в седло, подтянулась и уселась удобнее. Очертания знакомого тракта вернули ее в реальность.
Дикая пуща, дорога ведущая на юг. Ее сюда отправили с миссией, которую она едва ли желала выполнять...
***
- Нужно просто успокоить крестьян, - брат Джедок, ее куратор и наставник, сидел напротив, перебирая пергамент, - Староста Нимул вновь просит помощи инквизиции. Как ты помнишь, это его любимое занятие за последние два года. Десять ложных вызовов, два из которых связаны с изменами его женушки...
Староста Нимул. Тот еще сумасброд. Под его началом находились три небольшие деревни, принадлежавшие лорду Де Зомму. Фридрих Де Зомм не жаловал инквизицию, и оттого, каждый приезд Серого Ордена в его земли сопровождался скандалом, и едва ли не внедрением военного положения. По заявлению лорда, инквизиция (а стало быть, и Бог), не имеют прав на его землях, пока в их руках нет соответствующих бумаг из Батингофа, подписанных самим Архиепископом.
Поскольку Архиепископу нет дел до измен жены Нимула, само собой, провинциальные органы подобных бумаг не получали. И тут Орден вставал перед нелегким выбором: ослушаться приказа лорда, или же бросить крестьян на произвол судьбы, позволив тьме вступить в свои права. Кодекс же, на этот счёт имел вполне однозначный пункт, утверждавший, что никому не должно быть отказано в помощи. А это значит, инквизиция обязана реагировать на каждую просьбу, насколько бы нелепой она не была...
- В этот раз, Нимул утверждает, что у них появился Сосун. И якобы не просто Сосун, а его мутировавшая форма. Если обычный просто вытягивал мозги у сумасшедших, то этот, якобы изголодав в конец, стал самостоятельно доводить людей до помешательства, чтобы как следует, цитирую: "их мозги разжижить, а затем, стал быть, без труда отсосить"...
Джедок оторвал взор от пергамента, и уставился на Агнессу. По его лицу было видно, насколько он верит в увещевания старого Нимула.
- Я бы поверил в то, что у них там и вправду Сосун, если бы Нимул, наконец, сам стал его жертвой...
Мужчина тяжко вздохнул, и поставил печать на каком-то документе.
- Сделаем так, сестра. У меня каждый ликвидатор на счету, сама знаешь, на границе не спокойно, и в Тарствуде очередная эпидемия... Ты и так едва уже на ногах держишься. Отправлю тебя одну, в Дикую Пущу. Не думаю, что Сосун там есть, а если и есть, то для тебя это как орешки... Отдохнешь, отоспишься. По возвращению отправлю в Тарствуд, нечистых косить, а пока соберись с силами. И это... если это опять идеи Нимула... пригрози ему обвинением в ереси. Хватит с нас уже.
***
Дипломатическая миссия. Брат Джедок так ее назвал. Сказал отоспись, но куда уж там?.. Три дня в пути, и зад уже не чувствует даже, на чем сидит. Вчера вечером, Агнессе посчастливилось встретить крестьян на пожне. Позволили отоспаться в стогу, а на утро проводить до Гленки - их деревни, а так же пункта назначения сестры. Но никто с вечера не предупредил, что крестьянское утро начинается задолго до первых петухов...
Звонко постукивая копытами по грунту, лошадка упрямо шла следом за телегой с сеном, на которой дремали крестьянские ребятишки. Осень скоро придет в Дикую Пущу, а из-за постоянных дождей, уборка затянулась аж до самого края лета. Любые руки были на вес золота. Как детские, так и инквизиторские. Агнесса и сама не заметила, как была поставлена топтать сено на телеге, а затем еще назначена замыкающей в цепочке. Ей даже предложили работенку в Гленке. Помочь с уборкой, за крышу над головой, да горячий обед.
"Ты я гляжу ловка, девка-то", - ухмылялся в усы старый скотовод. - "У нас на такие ножки сейчас большой спрос, пока сено убираем. Коль будет время свободное, заходи, работа всегда найдется...".
Дед этот был главой семьи. Звать его так просил: Дед. У Деда было три дочери, оттого к Агнессе он сразу проникся отеческой симпатией. Две старшие, уже замужние, имели по два ребенка. Один из них присутствовал на уборке. Именно у него Агнесса отняла работу, после того как Дед пообещал тому за такое топтание ноги поотрывать. Так же убирать сено вызвались мужья дочерей, и старый деревенский алкоголик, которому не много и надо было, за свою работу. Второй девушкой, не считая Агнессы, была Талька, младшая дочь Деда. Девочке было чуть больше десяти лет, но трудится она не боялась. Сил у малышки было много, и в конце рабочего дня, она даже находила в себе силы станцевать под хлопки уставших мужчин.
Тихо покачиваясь на сене, Талька сладко спала, прижавшись к Фоме - своему племяннику, что на пару лет был старше девочки. Их мирные лица не могли не вызывать укол зависти. Окутанные сеном и одеялами, они не замечали рассветного холода, стремившегося забраться под одежду.
Агнесса
Чужой страх. Чужая боль. Липкий ужас, пробирающий до самых костей и еще дальше – к тому тонкому полотну, что называют душой. Вгрызается, коверкая оболочку. Царапая само естество.
Она была там.
В замкнутых стенах сведенных домов. Многочисленные окна которых смотрели безлико и безучастно на разворачивающуюся под их брюхом трагедию.
Она видела.
Как бежит он, падая, спотыкаясь, цепляясь дряблыми пальцами за свою драгоценную жизнь, как за высший дар Спасителя. Успеть. Найти людей. Найти помощь.
Она чувствовала.
Как сжала удавка горло, как раздался у самого уха мелодичный бархатный голос. Такому песни бы петь, а не людей низвергать, вдавливая в глотку раздробленное стекло.
Боль.
Что может быть слаще ее? Что может быть губительней? Агония, выедающая разум, разбивающая концентрацию, отравляющая сердце. Неверно бьется оно. Царапают ногти камень. И теплая кровь становится единственной краской этого черствого мира. Алый цвет. Цвет начала. Цвет конца.
Рывок.
***
Судорогой сведенные пальцы на луке седла. Яркое пятно перед глазами, постепенно обретающее очертания мира. Мира настоящего и неспешно протекающего мимо, по обе стороны от протоптанной дороги. Еще бы чуть-чуть и поцеловала бы сестра Агнесса землю родимую, отдавая ей вместе с неподобающими священнослужителя проклятиями злое шипение.
Обошлось.
Выпрямилась в седле, выгнулась дугой в одну сторону, потом в другую, устраиваясь удобнее и стараясь не растерять горделивого вида. Хотя куда ж уж было терять-то. Последние дни не оставили на ней живого места, особенно проехавшись телегой по мягкому. Смысл от наличия седла стал забываться, как и ощущение оного под своим не таким уж внушительным весом. Казенная лошадка вяло волочила ноги, видимо, не особо радуясь наличию ездока, который болтается на ней, имитируя безвольный мешок песка. Нет, Агнесса была неплохой наездницей. Первые несколько часов. После них энтузиазм ее стремительно близился к роковой отметке, заставляя нервно елозить и ненавидеть все вокруг.
Но ей повезло – Жвальера была лошадью не просто терпеливой, но чудесно апатичной. И за несколько дней тесного знакомства с ней, Агнесса утвердилась в мысли, что душа ее случайным образом переродилась в лошади, хоть принадлежала корове. Разогнать ее до рыси было делом непростым, и сестра с куда большим рвением и удовольствием занялась бы избиением нежити, чем длительными и нудными уговорами, заканчивающимися по обычаю злобным криком на несколько верст: «тупая скотина!». Кроме всего прочего, эта зверюга умудрялась потреблять пищу прямо на ходу, набивая себе брюхо и исторгая зеленоватую малоприятную пену. А ела она все, до чего могла дотянуться. Начиная от молоденьких побегов травы, заканчивая неосмотрительно развешанным крестьянами бельем.
К некоторому компромиссу им прийти все же удалось. Агнесса торжественно переименовала кобылу в Жваль, а сама кобыла научилась двигаться в нужном временной хозяйке направлении. Пусть и не спешно, но уже хоть что-то.
Потирая саднящие… бедра, девушка бросила тоскливый взгляд на уютно дремлющую Тальку, с которой охотно поменялась бы местами. Меньше чем за сутки злобно-добродушные крестьяне умудрились ухайдохать священнослужительницу так, как не всякой нечисти за бой удавалось. Отказываться от помощи было бы не вежливо, но выбора проявить неуважение ей и не предоставили. Хорошо хоть рядом с лошадями в телегу не запрягли.
Но и такой компании Несса была искренне рада. Звонкие голоса детей, их незамысловатое любопытство, чистые взгляды – все это внушало ощущение покоя и дома.
Дом…
Сгоревший до последней балки. До обглоданного кирпича. С кровавыми тряпочками изуродованных тел и полопавшихся лиц. С черной мумией и рассыпанной крошкой грез. С…
Агнесса мотнула головой и зло нахмурилась.
Прошло так много времени. Давно началась другая жизнь. Прежнее имя практически забылось, прогорев до последней буквы. Но сколько бы она не пыталась – воспоминания терзают и не дают покоя.
У нее теперь новый дом. И новая семья. Отец - Единый Всеспаситель.
- Будь со мной, Отче, - едва слышный шепот шелкового, мелодичного голоса. – Не оставь в час темный, да в годину светлую. Будь со мной.
Обращаться к Каэллу лишь в моменты горя да крайней нужды Агнесса считала несправедливым и несколько лицемерным. Почему-то о Едином в мгновения полного счастья не вспоминали, да благодарить за покой не спешили. Покоя в жизни Нессы было дефицитно мало, может от того она не гнушалась обращаться к своему Богу даже в такие минуты сравнительно… неплохой жизни.
Вздохнув, сестра осмотрелась по сторонам, пытаясь в монотонном пейзаже захолустной глуши уловить хоть что-то интересное. Впрочем, ждать что из куста выпадет тот самый сосун было бы глупо. Да и вообще ждать, что он хоть откуда-нибудь выпадет и как-то себя проявит.
Отдых, как же.
Староста Нимул рисковал встретиться с крайне раздраженной и вспыльчивой уничтожительницей нечисти, которая уже размышляла как бы в Большую Энциклопедию Серого Ордена (далее – БЭСО) вписать еще одну разновидность тварей (прости, Создатель). А именно – тщедушного чванливого представителя прямоходящего позвоночного (под вопросом), в дальнейшем именуемого – Нимул.
Размышления о том, к какому именно порядку (низшему или все же среднему) его занести к добру привести не могли, посему сестра Агнесса решила воспользоваться случаем попытать своих мучителей.
- Дед, - уважительно обратилась она к главному экзекутору, подгоняя пятками Жвальку поближе, - а скажи-ка, у вас в Гленках погань всякая не объявилась случайно?
DungeonMaster
- Погань?! - воскликнул дед, явив миру два карих глаза из под кустистых бровей. Однако, тут же весь запал погас, и он безразлично уставился на дорогу, пожевывая веточку можжевельника.
Молчание длилось достаточно, чтобы Агнесса решила, что дед уже и забыл про вопрос. Однако в момент, когда она уже собиралась что-либо добавить, дед начал:
- Бывало, да.
Он вновь умолк, молча перебирая поводья. Телега пару раз крякнула на кочках, после чего сознание вновь вернулось к старику:
- Двадцать годов тому взад, бывала у нас тут княжна-кровососка. Де Зоммская. А еще волка видели громадного, в Кенозерских лесах. Да... Лет десять назад, тут пара детишек утонула, в одну недельку. Говорили, водянка их утащила. Мы ж сразу за княжьими богатырями, а те нас на смех. Они-т молодцы неплохие, хорошо нас стерегут, получша всякой инкузиции. Да вот, на такие смерти сквозь пальцы смотрят. Хм... бывала у нас тут ведьма. Ищо раньше, чем дети тонуть начали. Муж ее поколачивал сильно, она все к Нимулу бегала, защиты просила...
- Хех, не допросилась! - встрял в разговор алкоголик, уже давно уши развесивший. Говор его и хоть и был кривоват, однако ж поживее шел, нежели у деда.
- Наш Нимул то, сам свою жинку плетью хлещет, эт все знают! Как услыхал, что ведьма защиты просит, как ударит ей по хребтине: ты грит, вместо того, чтоб на мужа злоустить, за юбкой б своей следила как следует! Она баба то недурна была, эт все видали. Будь моей, я б сам ее хлестал, чтоб знала, чей очаг сторожить следует. Тык вот, ходила в слезах, да синющая, и как-то разом в постель скакнула к приезжему. Ясно зачем: чтоб увез ее, из дому. А тот попользовал девицу мальца, да на смех поднял, прям у деревенских ворот: мол, куда ты мне, у меня и так полон дом ртов!.. Эх... А! Почем ей ведьмой то кликать стали! Судил ее Нимул, на площади-то. За измену мужу, закидать камнями велел. Мы там все ее камешками попотчивали. А она не кричит, и даже не стонет. Хохочет, ак безумная. Пеной кровавой изо рта хлещет, грит: "Возьми мою кровь, возьми мое тело!". Мы ее камнями, а она все как безумная, возьми, мол, кровь да тело. Возьми. А там камень хорошо ей в голову пришел, она и обмякла неживая. Но не эт чудное самое. Висело ее тело три дня, как Нимул велел. Не сжигали, чтоб жинки наши как следует на изменницу налюбовались. Тык вот, я лично на третий-то день, пошел ее со столба снимать...
Алкоголик подвинул лицо ближе к Агнессе, обдав ту зубной гнилью и перегаром:
- А ей кто-т голову снял! Так и сожгли, безголовую. Думали сначала, что муж башку в дом к себе упер. Мол, чтоб поговорить был с кем. Он же потом совсем безумить начал. Кричал на кого-то, бегал по двору голозадый. На днях, он, приставился. Мы его дуркой кликали, смешной такой был. Вечно глупость орал.
Дед фыркнул с отвращением:
- От тоже, воняет уже пятый день! Нимул его сжигать не велел, мол чтоб инкузиция на тело поглядела. Воронья налетело, боже упаси. От мух вся деревня гудит.
- Ага, инкузиция поглядит, как же! - поддакнул алкоголик, - Наш Де Зомм этих прохвостов так прост сюда не пустит. Опосля того, что они с его княжной и дитяком сделали. Мы ведь, любили княжку-то. Кирару. Говорят, донесли на нее, мол колдунством занимается. Приехали, фраера. Она тогды на сносях была, первенца княжьего под сердцем носила. Говорят, почуяв псов Серых, едва родивши, в лес кинулась. С ребенком на руках. Боялась, видать, что колдунского выродка к ней на костер кинут. По слухам, с голоду сожрала ребенка в итоге, а саму ее волки подрали.
- Тьфу, ж ты! Чертятину гонишь! Не так все было. В живых ребенок остался. Не помнишь ни хрена чтоли? Детей утонувших помнишь? Среди них он был, говорят. Она ребенка в лес далеко затащила, да. Его там инкузиторы и нашли. Лежал, в одеяльца завёрнутый а вокруг следы волчьи, да кровь. Вернули ребенка князю. Он грят, там шесть лет пожил, а потом утонул. Нимул опять инкузиторов позвал. Те приехали, помню, все Кенозеро прошерстили. Ни следа падали не нашли. Но когда уезжали князь велел больше этих прохвостов ни за кой в деревни не пускать. Набычился, мол не нашли убивцев ребенка.
- А я слыхал, там дело в другом было... - подал голос молчавших до этого зять, - Детей этих княжий сын топил. Я тогда мелким был, но помню. Когда дети пропадать начали, мы с парнями на смелость играть начали. Кто не боится к озеру подходить...
- Дураки!
- Не спорю... Княжему тогда было десять, не шесть. С нами игрался, его кормилица с Гленок была. Тоже пошел, на храбрость. Заночевали втроем. Говорят, под утро лишь его нашли, мокрого... Когда инквизиции об этом рассказали, их капитан вспомнил о княжне. Решили, что гнусная кровь, по наследству ходит. И забрали его...
- И че, помогло?..
- Ну да... Сам же на днях купался в том озере. Ничто там больше не юлозит...