Спустя два дня, они сошли с кораблей. Столицу Кодака увидеть так и не удалось. Гаска, однако, переживала недолго: ее покорили песчаные барханы.
Идти до них долго не пришлось. Сойдя с кораблей на берег, и отсалютовав уезжающим матросам где-то в пустынной местности, караван прошел пол-дня, прежде, чем выйти к закату к пескам. Заходящее солнце окрасило песок кроваво-красным.
- Это же. Горы. Мать их. Песка!!! - Гаска орала, и визжала, увидав эти странные постройки. Забиралась на песок, и скатывалась с него, как с горки. И кубарем, и как приходится.
Это было чем-то нереальным. Чем-то, из другого мира...
Впрочем, их вскоре отрезвила ночь.
Ледяная, суровая ночь. Было так холодно, что, казалось, иней на бровях застынет. Быки пускали облака пара, а погонщики жались к костру, разложенному из взятых с собой дров. Зуб на зуб не попадал. Карим улыбался:
- А я говорил, край суровый, - на нем была белая куфия, и просторный белый халат, сделанный, похоже, из огромного куска ткани, просто намотанного на тело, - Насколько здесь холодно ночью, настолько жарко днем!.. Вам стоит надеть тюрбаны и халаты. Пояса развяжите, чтобы тело дышало.
- Я В-Ванессе припомню... теплые края, а...
Они просто еще не попали на настоящий, суровый пустынный день. Когда встало солнце, было еще терпимо. Но вот в полдень...
Впрочем, Агнессе сложно было понять своих спутников - она была не седьмом небе, как и ее конь. Усмана родные края не пугали. Он шел спокойно на привязи, подрагивая серой шкурой. Да, ему было жарко. Но не столь невыносимо, как лошади той же Гаски. Гнедая Белозубка истекла вся потом. Джед вообще, волочил язык по песку, прячась от солнца под каким-то из быков.
Чтобы те шли ровно, их привязали, друг к другу по парам. Теневая площадь была высокой, и пес этим смышлено воспользовался.
Быки, к слову, тоже особо не страдали. Спасала шерсть, отражающая лучи, и гены, давшие их породе название "кодакские". С одеждой у Гаски вышел просак. Ей хотелось раздеться, чего категорически делать не стоило. В результате, она сожгла себе шею и нос. Лицо обгорело и покраснело, а на плечах сверкали волдыри.
Карим качал головой и ругался. Сам мотал ей тюрбан. Так, чтобы закрывал и шею, и лицо.
В середине дня, они сделали крупный привал.
- Сейчас поедим, и поспим, - сказал Карим, - Сейчас начнется самый жаркий час. Его лучше переждать.
Погонщики напоили животных, и обустроили им укрытие от солнца. Гаска, что громко возмущалась, как можно есть и спать в такую жару, вырубилась моментально, после трех-четырех лепешек. Зной был чертовски выматывающий.
Карим улыбался, глядя на то, с какой невероятной стойкостью Агесса переносит ярость солнца.
- Конь хороший! - говорил он с очень сильным акцентом, - И имя красивой, ай! Усман! Усманы у нас - это песчаные бури. Суровое испытание для путника. Быстрые, как сам ветер, жестокие!.. Твой конь быстр?
Идти до них долго не пришлось. Сойдя с кораблей на берег, и отсалютовав уезжающим матросам где-то в пустынной местности, караван прошел пол-дня, прежде, чем выйти к закату к пескам. Заходящее солнце окрасило песок кроваво-красным.
- Это же. Горы. Мать их. Песка!!! - Гаска орала, и визжала, увидав эти странные постройки. Забиралась на песок, и скатывалась с него, как с горки. И кубарем, и как приходится.
Это было чем-то нереальным. Чем-то, из другого мира...
Впрочем, их вскоре отрезвила ночь.
Ледяная, суровая ночь. Было так холодно, что, казалось, иней на бровях застынет. Быки пускали облака пара, а погонщики жались к костру, разложенному из взятых с собой дров. Зуб на зуб не попадал. Карим улыбался:
- А я говорил, край суровый, - на нем была белая куфия, и просторный белый халат, сделанный, похоже, из огромного куска ткани, просто намотанного на тело, - Насколько здесь холодно ночью, настолько жарко днем!.. Вам стоит надеть тюрбаны и халаты. Пояса развяжите, чтобы тело дышало.
- Я В-Ванессе припомню... теплые края, а...
Они просто еще не попали на настоящий, суровый пустынный день. Когда встало солнце, было еще терпимо. Но вот в полдень...
Впрочем, Агнессе сложно было понять своих спутников - она была не седьмом небе, как и ее конь. Усмана родные края не пугали. Он шел спокойно на привязи, подрагивая серой шкурой. Да, ему было жарко. Но не столь невыносимо, как лошади той же Гаски. Гнедая Белозубка истекла вся потом. Джед вообще, волочил язык по песку, прячась от солнца под каким-то из быков.
Чтобы те шли ровно, их привязали, друг к другу по парам. Теневая площадь была высокой, и пес этим смышлено воспользовался.
Быки, к слову, тоже особо не страдали. Спасала шерсть, отражающая лучи, и гены, давшие их породе название "кодакские". С одеждой у Гаски вышел просак. Ей хотелось раздеться, чего категорически делать не стоило. В результате, она сожгла себе шею и нос. Лицо обгорело и покраснело, а на плечах сверкали волдыри.
Карим качал головой и ругался. Сам мотал ей тюрбан. Так, чтобы закрывал и шею, и лицо.
В середине дня, они сделали крупный привал.
- Сейчас поедим, и поспим, - сказал Карим, - Сейчас начнется самый жаркий час. Его лучше переждать.
Погонщики напоили животных, и обустроили им укрытие от солнца. Гаска, что громко возмущалась, как можно есть и спать в такую жару, вырубилась моментально, после трех-четырех лепешек. Зной был чертовски выматывающий.
Карим улыбался, глядя на то, с какой невероятной стойкостью Агесса переносит ярость солнца.
- Конь хороший! - говорил он с очень сильным акцентом, - И имя красивой, ай! Усман! Усманы у нас - это песчаные бури. Суровое испытание для путника. Быстрые, как сам ветер, жестокие!.. Твой конь быстр?